Ставки страховых премий
Национальные тенденции
Личный взгляд
Важный фактор - насколько врач симпатичен пациенту
Причины обращений пациентов в суд
У страховой компании свои интересы
Судебный процесс – это шоу
Ключевая роль судебных экспертов
Определение фактического ущерба
Реформы деликтного законодательства
Страх порождает расходы
Когда я начал вести свой блог, то преследовал две основных цели: обеспечить некоторую ясность расходов на защиту от претензий пациентов и развеять некоторые из многих мифов об этих расходах. При этом вторая цель мне представлялась более важной. Если большинство людей ошибочно представляет причины их проблем, то их действия по их разрешению будут одинаково неправильны. Это и привело меня к необходимости проанализировать проблему врачебных ошибок и дать оценку фактического несения расходов врачами для защиты своих интересов.
Всякий раз, когда я спрашиваю кого-то, не имеющего отношения к медицине: «Как вы думаете, сколько я плачу страховую премию за страхование профессиональной ответственности?», то ответ не перестает забавлять меня, так как обычно отвечают, что от $30 000 до $150 000 долларов в год (такую сумму я бы в принципе не смог себе позволить, т.к. она нереальна). Когда я им говорю о моих фактических затратах, то вижу удивление в их глазах и даже недоверие. Некоторые утверждают, что я ошибаюсь. Но я не ошибаюсь, т.к. веду подсчеты и знаю все о моих фактических расходах. Так вот, за весь 2012 год я выплатил $2,947.48 в качестве страховой премии по страховке профессиональной ответственности за последствия врачебных ошибок или $736,87 в квартал.
Итак, почему так мало? Если последствия врачебных ошибок так невероятно дороги и говорят, что они прикончат наше здравоохранение, то почему мой счет такой маленький? Может потому что, я такой выдающийся врач и моя страховая компания давным – давно признала, что ко мне никогда не подадут иск? Мне бы очень хотелось, чтобы это было правдой, но, увы, это не так. Я недавно опросил несколько врачей, практикующих в одном со мной здании. Многие из них имеют своих бухгалтеров или договоры с бухгалтерскими фирмами, ведущими их бухгалтерию, но оказалось, что они даже не знают о том, какую сумму по страховке заплатили и вообще были удивлены моей просьбой, когда я попросил их посмотреть свои счета.
Я попросил врача - нефролога, у которой офис на этаж ниже моего, чтобы она показала мне счет. Оказалось, она платит $2953 долларов в год. Это на шесть долларов в год больше, чем я плачу, и она занимается гемодиализом.
В здании есть два кардиолога, которые разделяют один офис на этаж ниже нефролога. Один проводит ангиопластику, которая является очень инвазивной процедурой. Он вносит страховую премию $5500 в год. Другой делает эту процедуру по другой методике и платит $3800 в год.
Пульмонолог, офис которого находится в двух шагах от них, оплачивает $4200 в год, и он курирует отделение интенсивной терапии и проводит бронхоскопию (также инвазивная и достаточно опасная процедура). Перед тем, как посмотреть на свой счет, он заверил меня, что платит около $9 000.
Я узнал, что офтальмолог платит $3800 в год. Он выполняет операции на глазах и сказал мне, что его взносы были сокращены в два раза, когда он перестал делать сложные операции.
Врачи, работающие в отделениях больниц скорой помощи (которые имеют наибольшее число предъявляемых исков по врачебным ошибкам) платят около $12 000 в год. Анестезиологи вносят страховые премии $14 000 долларов в год, хирурги $18 000 в год, хирурги, специализирующиеся на ортопедии – около $20 000 в год.
Из всех врачей, с которыми я говорил, только акушеры-гинекологи считают, что они платят высокие страховые премии, что доставляет им определенные финансовые неудобства (хирурги выполняют большие объемы операций, поэтому для них $18 000 – 20 000 долларов в год не является существенной суммой).
Однажды врач акушер – гинеколог сказал мне, что платит $40 000 долларов в год (и к нему ни разу не был предъявлен иск). Из этих примеров легко увидеть, что страхование профессиональной ответственности не имеет большого финансового воздействия на меня и на моих коллег. Так почему же все время говорят, что последствия врачебных ошибок закладывает мину под национальное здравоохранение?
Возможно, мы должны начать с некоторых данных о национальных тенденциях, прежде чем пытаться ответить на этот вопрос (внимание: следующая информация основывается на статистике).
Исследование последствий врачебных ошибок не так просто, как может показаться. Чтобы добраться до каких – либо подлинных данных мне пришлось пересмотреть море информации и все же удалось найти три хороших ссылки с данными от Kaiser Family Foundation. Первое упоминание в письменном виде было в 2005 году и дает очень взвешенные данные о применении законодательства.
Из этих данных (в статье не приводятся) следовало, что возмещения по последствиям врачебных ошибок неуклонно росли после 90-х годов и по некоторым оценкам в 2003 году были произведены выплаты на $ 4, 45 млрд. Далее пошло снижение и к 2010 году общая сумма выплат в США упала на 25 % и достигла $3,33 млрд. В 2011 году, выплаченные суммы уменьшились до $3, 18 млрд.
Дальнейшее изучение выплат по страховкам в 2010 году показывает, что около $1,2 млрд. (36 %) из этих выплат приходится всего на три штата: Нью – Йорк, Пенсильвания, Флорида. Если добавить сюда штаты Массачусетс, Нью – Джерси, Иллинойс, то на эти 6 штатов приходиться 52 % от общего объема, выплаченных сумм, по страховым выплатам в 2010 году (20 % только в одном только Нью – Йорке).
Если проанализировать выплаты по штатам в 2010 году, то снова можно увидеть, что первые три штата были ответственны за 31 % от общего объема выплаченных исков в США в год.
Общее количество исков пациентов достигло максимума в масштабе всей страны 16 682 в 2001 году. Они упали примерно на 40 % до 9894 исков к 2010 году (9497 исков в 2011 году, Таблица 1).
Номер п/п | Наименование штата | Выплаченная сумма | Количество удовлетворенных исков в 2010 году |
США, всего $3 328 708 700 | 9497 | ||
1 | Алабама | $ 19 638 750 | 49 |
2 | Аляска | $ 12 748 750 | 18 |
3 | Аризона | $ 49 965 250 | 168 |
4 | Арканзас | $ 15 522 000 | 50 |
5 | Калифорния | $ 1878 183 800 | 909 |
6 | Колорадо | $ 41 520 800 | 108 |
7 | Коннектикут | $ 58 366 500 | 109 |
8 | Делавэр | $ 17 367 500 | 29 |
9 | Колумбия | $ 15 862 500 | 28 |
10 | Флорида | $ 233 141 300 | 838 |
11 | Джорджия | $ 68 124 000 | 185 |
12 | Гавайи | $ 19 942 000 | 24 |
13 | Айдахо | $ 4 612 500 | 16 |
14 | Иллинойс | $ 195 382 500 | 312 |
15 | Индиана | $ 64 791 000 | 238 |
16 | Айова | $ 27 390 500 | 73 |
17 | Канзас | $ 26 359 000 | 160 |
18 | Кентукки | $ 30 358 250 | 102 |
19 | Луизиана | $ 52 156 500 | 304 |
20 | Мейн | $ 13 971 250 | 40 |
21 | Мэриленд | $ 84 869 250 | 224 |
22 | Массачусетс | $ 136 569 750 | 282 |
23 | Мичиган | $ 52 241 250 | 308 |
24 | Миннесота | $ 29 675 300 | 57 |
25 | Миссисипи | $ 14 331 500 | 73 |
26 | Миссури | $ 54 467 000 | 155 |
27 | Монтана | $ 8 351 250 | 39 |
28 | Небраска | $ 9 008 750 | 43 |
29 | Невада | $ 13 164 500 | 58 |
30 | Нью Гемпшир | $ 16 967 500 | 43 |
31 | Нью Джерси | $ 188 105 000 | 479 |
32 | Нью Мексико | $ 23 995 800 | 102 |
33 | Нью Йорк | $ 667 168 500 | 1 373 |
34 | Северная Каролина | $ 49 487 750 | 146 |
35 | Северная Дакота | $ 1 820 000 | 14 |
36 | Огайо | $ 79 164 600 | 260 |
37 | Оклахома | $ 939 562 000 | 122 |
38 | Аризона | $ 40 939 250 | 97 |
39 | Пенсильвания | $ 298 788 750 | 844 |
40 | Род Айленд | $ 17 185 250 | 35 |
41 | Южная Каролина | $ 28 925 000 | 127 |
42 | Южная Дакота | $ 1 940 000 | 8 |
43 | Теннесси | $ 32 683 500 | 117 |
44 | Техас | $ 87 022 500 | 510 |
45 | Юта | $ 23 819 000 | 95 |
46 | Вермонт | $ 4 551 250 | 19 |
47 | Вирджиния | $ 59 850 250 | 149 |
48 | Вашингтон | $ 35 800 000 | 120 |
49 | Западная Вирджиния | $ 18 722 100 | 173 |
50 | Висконсин | $ 55 349 250 | 44 |
51 | Айова | $ 3 548 250 | 18 |
Таблица 1. Количество исков по последствия врачебных, выплаты в 2010 году
В Калифорнии, где я практикую, было удовлетворено только 909 исковых требований за весь 2010 и это при том, что в штате проживает более 37 миллионов человек и практикует около 100 000 врачей. Мне представляется, что врачебные ошибки быстро сокращаются за исключением нескольких штатов.
На моих страховых премиях также отражается данная тенденция. В 2003 году (первый год, когда я начал оплачивать страхование профессиональной ответственности) я заплатил около $ 8500 в год. В 2010 году они снизились до $ 5000, а к 2012 году стали чуть ниже $3000. В 2013 году были чуть более $ 3500 долларов. Вероятно, врачебные ошибки исчезли в большинстве штатов, поэтому их последствия в виде страховых выплат видимо не имеют большого значение для расходов на здравоохранения. Так почему же врачи и другие медицинские работники постоянно жалуются? Чтобы ответить на этот вопрос, я посчитал необходимым поделиться своим личным взглядом на врачебные ошибки, т.к. думаю, что они действительно влияют на большинство врачей.
Начнем с того, что ко мне никогда не предъявлялся иск. Я когда-то был указан ошибочно в качестве соответчика по иску, но фактически не имел никакого реального отношения к лечению пациента, поэтому истец отказался от предъявленного ко мне иска. Тем не менее, когда я получил иск, то сразу сообщил в страховую компанию.
Я также общался с врачами, которые получали огромные гонорары, выступая в качестве судебных экспертов в гражданском процессе, и я знаю нескольких врачей, которые регулярно выступали в процессах как ответчики. В конце концов, невозможно представить, что есть доктора в отношении, которых сложилось мнение, что они вообще не допускают врачебных ошибок
С того момента, как я поступил в медицинскую школу нам напоминали довольно часто о том, что в какой – то момент в нашей карьере мы можем быть вовлечены в судебные процессы в качестве ответчиков. Нас учили с самого начала, как защитить себя от неизбежных судебных исков. Многое из того, что нам говорили, было очень хорошим советом. Например, нам рассказывали, что мы должны быть честными и открытыми с нашими пациентами и объяснять им все как можно лучше. Нам также рекомендовали документировать все, что мы делаем, говорим, для чего мы это делаем и для чего говорим. Это все для того, чтобы защитить наши действия в суде (обращаю внимание, что большинство медицинских записей ведется по юридическим, а не медицинским мотивам).
Самое главное, нам говорили, что мы должны быть привлекательными (или, по крайней мере, не отталкивающими) и неоднократно обращали внимание на один важный фактор, определяющий мотив обращения пациента в суд – насколько врач симпатичен пациенту.
Пациенты имеют очень много шансов, чтобы подать в суд, если им не нравится врач и в любом сложном случае присяжные, вероятнее всего, вынесут обвинительный вердикт в отношении того врача, который им субъективно не нравится. Это значит, что любой врач, который не имеет привлекательной ауры профессионала, потенциально является наживкой для медицинских адвокатов, слетающих на зов пациентов, как акулы на запах крови истекающей в море жертвы.
Для решения этой проблемы медицинские школы приняли национальную программу интенсивного обучения для студентов. Ее назвали «Введение в клиническую медицину» или ICM.
Цель ICM заключалась в том, чтобы научить нас – каким образом взаимодействовать с пациентами с самого начала. Нас сформировали в группы и инструктировали о том, какие чувства мы должны испытывать во время общения с пациентами как их проявлять и правильно показывать, что мы пациентов понимаем, сочувствуем и так далее.
Также мы были обучены основам опроса пациентом и их медицинскому осмотру. Затем мы периодически встречались с подставными пациентами. Подставные пациенты были актерами и актрисами, которые разыгрывали роль пациента с конкретной проблемой или жалобой. Мы по очереди опрашивали их и проводили медицинский осмотр каждого, в то время, как они сознательно говорили и делали все так, чтобы доставить нам неудобство в своей профессиональной деятельности. В это время остальные члены группы наблюдали за нами и затем давали отзывы о нашей работе.
После прохождения этого этапа обучения мы переходили к тестированию. Тест проходил следующим образом: в коридоре был ряд экзаменационных комнат. Возле каждой комнаты стоит студент – медик. Студент читает записку на двери комнаты, в которой было указано, почему пациент там находится и что нужно для него сделать. Когда студент заходит в комнату, у него есть 10-15 минут (время изменяется в зависимости от экзамена) для решения данной задачи, одновременно происходит съемка на видеокамеру. Когда прозвучит сигнал, студент должен уйти из этой комнаты и войти в следующую дверь. На типичном экзамене таких встреч бывает от 6 до 8.
На одной из таких встреч (до сих пор хорошо помню) в записке на двери было указано, что женщине, находящейся внутри, недавно была сделана маммография, которая показала патологию, очень похожую на злокачественную (только помните, она была актрисой, а не настоящим пациентом). Моей задачей было сообщить ей о результатах маммографии, объяснить ей, что это значит и обследовать ее молочные железы (чтобы клинически проверить, результаты маммографии). Женщина была очень возбудимой. Я зашел, и она начала тараторить по сто слов в минуту, мне пришлось прервать ее и рассказать, что у нее может быть рак. Она не позволяла мне открыть рта, когда я пытался ей что – либо объяснить. Когда я, наконец, смог донести до нее плохие вести, она стала просто визжать и мне пришлось несколько минут успокаивать ее, прежде чем начать осмотр молочных желез (так неловко я себя в жизни еще ни разу не чувствовал).
Итак, резюмирую: я должен войти в комнату, представиться незнакомому человеку, сказать ему, что у него может быть рак, успокоить от истерики, а потом прошу раздеться, для того, чтобы осмотреть молочные железы. Все это должно было сделано в течении 15 минут и под запись видеокамер. Более того, преподаватели, которые учили нас, акцентировали внимание на то, чтобы в подобных ситуациях мы выглядели симпатичными в глаза пациентов. Это был самым ярким примером из всех, что я помню, но почти все встречи, которые были в этих тестах, разрабатывались так, чтобы застать нас врасплох.
Я не могу винить преподавателей медицинского факультета за то, что мы прошли через это. Их целью было научить нас, чтобы мы оставались профессионалами, даже когда это доставляло трудности и неудобства. Их задача состояла в подготовке нас к тому, чтобы мы избегали непонимания. Но это им не удалось, хотя мы и получили определенный опыт в результате их энтузиазма, они сделали инсценировки реальными и большинство из нас получили негативные впечатления и заниженные самооценки. Мы предполагали, что могли общаться с пациентами и понимать их так же, как если бы не имели медицинского образования, поэтому теоретически не стоило волноваться из-за возможного непонимания. Но естественно, что большинство из нас волновалось. И для этого было много причин для беспокойства.
Мы много где слышали о случаях злоупотребления правами со стороны пациентов: от врачей, которые были привлечены в суд и к которым был предъявлен иск, от врачей, которые сделали свое состояние в качестве судебных экспертов.
В ряде журналов, которые приходят мне по почте каждую неделю демонстрируются последние случаи врачебных ошибок и уроки о том, как мы можем себя от этого защитить. Список причин, из – за которых мы могли быть привлечены в суд, бесконечны. Вот несколько примеров:
И так далее.
В медицинском бизнесе, в котором плохие результаты неизбежны (в конечном итоге все болеют и умирают) быть неправильно понятым опасно. Более того, целая индустрия делает состояние на нашем непонимании. Прибыли тех, кто связан с врачебными ошибками, просто огромны (за исключением врачей, к которым предъявлен иск). Вопрос о деньгах в суде, конечно, имеет место, но имеют место и отношения, связанные с психоэмоциональными переживаниями врача.
Врач, как правило, узнает об иске, получив по почте письмо от истцов. В этом письме будет ярко расписано, насколько некомпетентны врачи, как они халатны, глупы, нечестны и именно эти неправомерные действия привели к смерти, к инвалидности, к огромной боли и страданиям и т. д.
Врач даже может не иметь ничего общего со случаем, о котором идет речь. Адвокат истца имеет ограниченное количество времени, чтобы предъявить иск и не пропустить очередного потенциального клиента – пациента. Он просто отправляет всем такое же по содержанию письмо, независимо от того имел ли случай врачебной ошибки на самом деле или же отсутствовал (позже при наличии времени он этот анализ обязательно сделает).
По получению письма сразу возникает обязанность врача позвонить в страховую компанию и объяснить ситуацию. Для нас важно сообщить, так как страховка покрывает любые убытки, также обеспечивает нам правовую поддержку. Не по доброте душевной, конечно же (помните: они страховые компании). Они просто знают, что контролируя ситуацию изначально, они минимизируют свои потери.
К сожалению, это не всегда работает в нашу пользу. Страховые компании защищают наши интересы только в той степени, в какой это совпадает с их собственными интересами. Если наш страховщик считает, что не получится спасти дело, то не берется за него и урегулирует дело во внесудебном порядке. Для них это не проблема. Наша репутация не представляет для них никакого интереса. Они просто компенсируют свои потери за счет повышения нам страховых взносов.
Кроме того, советы, которые они нам дают, прежде всего, направлены на защиту их собственных активов. Первый совет врачу от страховой компании чтобы он ни с кем не говорил: ни с коллегами, ни с друзьями, ни с супругой, ни с семьей. Ни с кем! Любой, с которым вы поговорите, может быть вызван в качестве свидетеля для дачи показаний о том, что вы им сказали.
В дополнение ко всему, вам говорят, что все сказанное в частной беседе с вашим супругом может быть также использовано против вас в суде. Вам посоветуют полностью изолироваться.
Разбирательство исков по последствиям врачебных ошибок обычно длятся около двух лет. Вам говорят, что вы не с кем не можете говорить, в то время как адвокаты истцов испробуют все шансы для того, чтобы швырнуть в вас оскорбления о том, какой вы ужасный врач. Страховые компании дают этот совет как для вашей, так и для их собственной защиты. Они знают, что если вы кому – то пожалуетесь, то в конечном итоге, подобное будет свидетельствовать против вас и неосторожные слова могут достигнуть истца (слухи распространяются быстро).
Но этот совет играет также на руку истца. После двух и более лет изоляции, обвинений и оскорблений есть неплохой шанс, что врач будет чувствовать себя эмоционально подавленным. Помните ключевой аспект, что присяжные, как правило, по врачебным ошибкам выносят решение на чувствах личной симпатии или антипатии к врачу.
Если врач дает объяснение о том, что пациент сам не выполнял его назначения, в тот же момент находится свидетель со стороны истца, который утверждает обратное и жюри присяжных, скорее всего, начинает врача ненавидеть и адвокат истца может быть вознагражден новым доказательством в обосновании заявленного иска.
Когда начинается судебный процесс, то он сразу перерастает в шоу. Каждая сторона использует все возможности для защиты своих интересов. Защита хочет, чтобы присяжные увидели своего подзащитного, как доброго доктора Айболита, в то время как адвокат истца делает все от него зависящее, чтобы представить подсудимого как Джека Потрошителя. Присяжные выбраны таким образом, чтобы гарантировать, что они имеют минимальное представление о медицине насколько это возможно. Любой, кто претендует в присяжные и имеет любое медицинское образование, автоматически исключается из числа кандидатов.
Поскольку присяжные имеют слабое представление о любых медицинских проблемах, это обязанность судебных - экспертов с каждой стороны обучить присяжных соответствующим медицинским вопросам, которые касаются этого дела. Судебными экспертами являются врачи, как правило, узкие специалисты, нанятые каждой стороной для обеспечения экспертного заключения о том, какие действительные обстоятельства имели место.
Эти «эксперты» имеют, якобы, самые высокие знания в данных областях медицины. Тем не менее, как ни странно, заключения экспертов каждой из сторон приводят к выводам, противоположным тем, которые сделала другая сторона
Судебные эксперты играют ключевую роль в большинстве случаев рассмотрения исков по врачебным ошибкам. Многие из случаев, которые не урегулированы во внесудебном порядке требуют знания обширнее, чем есть у присяжных, судей и адвокатов. Таким образом, показания экспертов в зале суда - это основа решения присяжных. Поэтому они имеют решающе значение для разрешения дела. Адвокаты рассматривают их кандидатуры очень тщательно с обеих сторон. Типичному эксперту платят около $500 долларов в час (за все часы, проведенные в зале суда или в пути следования в суд или из суда), они даже получают оплату за часы с того времени, как согласились участвовать в качестве экспертов.
Существует определенная вероятность, что обе стороны изначально имеют своих экспертов. Предполагается, что эксперты не знают и не имеют никаких предварительных контактов с истцом или ответчиком, будь то личные либо профессиональные контакты (чтобы доказательства не показались необъективными, как представленными заинтересованными лицами).
Они также могут давать показания в равной степени, как в пользу истца, так и в пользу ответчика (для того, чтобы это не показаться необъективным). Тем не менее, так как участие в качестве судебных экспертов хорошо оплачивается, то всегда есть большой выбор экспертов для обеих сторон, несмотря на существующие ограничения. Адвокаты сторон свободно выбирают того эксперта, который по их мнению, будут лучше представлять клиента. Не удивительно, что каждый выбирает того, к кому, по их мнению, лучше всего будут относиться присяжные. Другими словами, личность и театральные навыки являются очень важными аспектами для любого врача - судебного эксперта.
После того, как обе стороны представили свои аргументы в судебном процессе, присяжные выбирают, чье выступление, по их мнению, является лучше, при этом они руководствуются исключительно своими внутренними мотивами.
Если присяжные оказываются на стороне ответчика, истец и его адвокат уходят домой ни с чем, репутация ответчика спасена. Его страховые премии за страхование профессиональной ответственности однозначно увеличатся (даже если иск и не выигран это знак страховой компании о том, что вы кому-то не нравитесь и в глазах страховой компании вы плохо выглядите, и вас они опасаются). Кроме того, врач потерял два года своей жизни в ожидании разрешении иска (которые уже никогда не вернуться, черт возьми). Тем не менее, он возвращается домой с удовлетворением того, что не напрасно боролся за свою репутацию.
Если же присяжные на стороне истца, то тогда судопроизводство перетекает в стадию судебного разбирательства для определения фактического ущерба, который будет возмещен истцу. Присяжные определяют, сколько истец фактически потерял из-за врачебной ошибки. Во многих штатах ущерб может быть присужден пропорционально. Например, если присяжные считают, что врач допустил ошибку, но именно действия истца вызвали большую часть трагического события (не принимал предписанные лекарства, не явился на очередной прием и т. д.), то присяжные могут присудить истцу только часть ущерба. Врачу может быть определено 40 % вины и истцу присуждается 40 % фактических убытков.
Для определения убытков присяжные должны учитывать как экономические, так и неэкономические потери истца, понесенные в результате врачебной ошибки. Экономические потери достаточно простые и, как правило, включают в себя потери в заработной плате и текущие медицинские расходы. Неэкономические потери более субъективны. Они включают в себя такие факторы, как боль, страдания, эмоциональную травму, которые пациент пережил. Поскольку эти потери никогда не могут быть определены объективно и количественно, они, вероятно, наиболее спорный вопрос в судебных процессах по врачебным ошибкам. Личное и сценическое искусство истца часто ложатся тяжелым бременем на тех, кто оценивает эти убытки.
За исключением письменного намерения и беседы с моим страховщиком, у меня нет непосредственного опыта с деталями судебного процесса. И это хорошо. Я надеюсь никогда не переживать это лично и поэтому я рад, что на сегодняшний день случаев врачебных ошибок гораздо меньше, чем было 10 лет назад. Это не значит, что я считаю, что врачи не должны быть привлечены к ответственности. Врачи ничем не отличаются от любого другого профессионала. Мы люди, которые также подвергнуты влиянию коррупции и конфликта интересов. Как и в любой другой профессии среди нас есть доля некомпетентных, шарлатанов, мошенников и преступников. Но при этом следует отметить, что врачебные ошибки являются бизнесом, фактически полностью получающем прибыль на трагедии людей.
Решения часто зависят от театрализованного представления двух конкурирующих сторон и присяжных выбирают специально по принципу недостатка знаний относительно предмета спора. Это лучший метод.
Один вопрос, который остается, почему иски по врачебным ошибкам снизились за последние 10 лет? Как оказалось, ответ не очень очевиден. Когда я начал исследовать данные я предположил, что ответом будет являться преобразование законодательства о возмещении вреда.
К 2010 году реформы деликтного законодательства были приняты в 35 штатах. В некоторых штатах изменения законодательства имели большое значение (например, для Техаса), но в других штатах эти последствия были не так очевидны.
Я уже отметил ранее, что более половины компенсаций за последствия врачебных ошибок в 2010 году были выплачены только в 6 штатах. В одном из штатов, Пенсильвании, прошла реформа деликтного законодательства еще в 2003 году и в 2010 году, по – прежнему, занимает второе место, как по количеству предъявленных исков, так и взысканных сумм.
В Калифорнии история еще более запутанная. Калифорния действительно изменила деликтное законодательство, согласно которого неэкономические потери (моральный вред) покрывались суммой не более $250 000. Но это произошло в 1975 году! Очевидно, ряд других факторов имел место, потому что Калифорния не видела значительного снижения врачебных ошибок. Возможно, все наши обучения на чуткость в медицинской школе не помогли. Кажется, сейчас трудно поверить, что было время, когда медицина была пронизана патерналистскими отношениями, в которой мы никогда не консультировали пациента о плане лечения или о процедуре (я - врач, ты – пациент, такой ответ был на любой вопрос). Это когда – то считалось неэтичным говорить пациенту о плохих прогнозах (мы думали, что если люди будут знать, что умирают, то это будет иметь пагубное воздействие на их здоровье).
Если угроза ответственности за последствия врачебных ошибок изменила патерналистскую модель и заставила нас быть честными и открытыми в том, что мы делаем, я думаю, результат все же от этого положительный.
Другой вопрос, который остается: в какой степени страх ответственности за врачебные ошибки прибавляет к медицинским расходам? Врачи назначают много ненужных тестов и несут расходы, чтобы избежать судебного процесса. Это конечно возможно. Страх приводит к иррациональному поведению в любой профессии. И если это правда, то не знаю, как такой эффект может быть проверен и оценен количественно. Однако важно помнить, что врач может единственный раз не назначить необходимое обследование и ему может быть предъявлен иск и подобное поведение будет трактоваться как врачебная ошибка.
Когда я спрашивал коллег о страховых премиях за страхование профессиональной ответственности, я также спросил, а что за последние пять лет они знают о тех, к кому были предъявлены иски. Большинство ответили, что не знают, а те немногих, кто знал, сказали, что все иски были обосновано.
Я не сомневаюсь, что большинство, если не все, из 909 успешных исков по врачебным ошибкам в 2010 году в Калифорнии были на законных основаниях и не только из – за недоразумений и проблем в личности врачей. Как я уже обращал внимание, врачи не должны пользоваться какими – либо привилегиями для исключения юридической ответственности. Более того, ни в какой другой профессии надзор не настолько необходим, как в нашей. Скажу откровенно, я совершенно не скучаю по тому, что я избежал судебных преследований из-за простых антипатий ко мне со стороны пациентов, но мне однозначно жалко тех высоких страховых премий, которые я платил десять лет назад.