В отдельную палату хирургического отделения меня поместили по блату. Хирург, который должен был сделать мне пустяковую операцию, работал на кафедре неотложной хирургии. А сотрудники кафедры, как было заведено с незапамятных времен, имели возможность госпитализировать своих знакомых, родственников и просто нужных людей не через кассу лечебного заведения, а напрямую. Для этих целей у них было зарезервировано несколько двухместных палат.

Обычно в таких случаях заведующий кафедрой, уважаемый человек, профессор на своем фирменном бланке обращался к главному врачу с просьбой, что для проведения особых учебно-методических и научных мероприятий необходимо госпитализировать одного человека. Эту бумагу визировал главный врач и нужный человек оказывался один в двухместной палате с необходимым минимумом удобств: холодильник, телевизор, отдельный санузел, раковина для мытья рук, отдельный шкаф для одежды, тумбочка, стол. К удобствам можно было отнести еще стены, обитые панелями под цвет сосны или бука и жалюзи. Такая палата напоминала отдаленно номер в провинциальной гостинице - если бы не кварцевая лампа над входной дверью, сходство было бы идеальным.

Остальные блага в виде индивидуального светильника над каждой кроватью и электророзетки присутствовали, но не работали по причине перегоревшей проводки. Светила лишь упомянутая кварцевая лампа у входа, включавшаяся со стороны коридора - для удобства персонала, но не больных.

Кроме этой блатной палаты, в отдельном крыле хирургического отделения находились еще три двухместные палаты. Самая скромная по благоустройству называлась «Палатой для участников и инвалидов Великой Отечественной войны». Так как участников и инвалидов с каждым годом становилось всё меньше, то и здесь лежали больные, приближенные к врачам и администрации больницы. Сюда также помещали госпитализированных на платной основе.

С недавних пор местные власти решили, что больницы должны зарабатывать деньги и ввели особый прейскурант на оказание хирургических услуг. Так, сутки пребывания в такой палате стоили 900 рублей, любые анализы - от 100 до 400, наркоз 500-1000, а сами операции - от четырех до восьми тысяч рублей. Резекция желудка, которая мне предстояла, как раз и стоила восемь тысяч…

Две другие двухместные палаты были отделаны лучше, панели здесь доходили до потолка, да и телевизионный экран был больших размеров.

Палаты редко пустовали. Расположение их было таким, что не сразу бросались в глаза: как бы особняком от всего хирургического отделения. Обычные же палаты располагались длинной чередой по основному коридору, и в каждой - по 8-10 человек.

Впервые в жизни попав в хирургическое отделение, я (хотя по роду деятельности и связан с медициной) новых стационарных порядков не знал. Механизм госпитализации в стационаре был отработан до совершенства.

В точно назначенное время, утром, на пустой желудок явился я в больницу. В приемном покое меня встретил знакомый хирург, взял у меня паспорт и полис обязательного медицинского страхования. В регистратуре на меня завели историю болезни и отвели в хирургический кабинет, где коротенько собрали анамнез и заставили подписать кучу бумаг. Здесь было и согласие на операцию, и неукоснительное соблюдение внутреннего распорядка больницы, и …. всего не упомнишь. Подписал, так подписал, ну и ладно.

После этого выдали целую кучу направлений на анализы и предупредили, что должен их проходить в определенной последовательности, а затем вернуться в хирургический кабинет. Анализы сдал в стремительном темпе, здесь же сделали кардиограмму. Вернувшись в кабинет, отдал всю одежду под роспись и с личными вещами поехал на лифте, в заранее подготовленную мне отдельную палату. Как мне пояснил знакомый хирург Владимир Александрович, там я буду находиться один, и никого ко мне не подселят.

Постовая медсестра препроводила меня в палату, предупредив, чтобы после десяти вечера не пил воду и не употреблял пищу. В противном случае меня могли снять прямо с операционного стола как неподготовленного к операции. А пока посоветовала отдыхать и ни о чем плохом не думать. Легко сказать: ни о чем не думать, если завтра тебе собираются разрезать живот…

В два часа дня, гремя посудой, в палату заглянула раздатчица питания и спросила, буду ли я обедать, с такой интонацией, что я отрицательно помотал головой. Устроившись на койке, включил телевизор, по которому показывали всего одну программу. Пульт не работал и все кнопки на телевизоре – тоже, по причине их отсутствия.

Так я дремал до вечера, читал, смотрел телевизор - готовился к операции… В шесть вечера в палату забежал заполошенный дежурный врач и сообщил, что подселят еще одного больного. Я особенно и не возражал, понимая, что если кого и подселят, то своего, не бомжа с улицы. Да и, по правде говоря, было скучно одному томиться в больничных стенах.

Вскоре в палату вместе с врачом пришел и мой новый сосед. На вид ему было лет пятьдесят, худощавый, среднего роста. Коротко представился: «Александр» , и стал разбирать свои вещи. Врач тем временем дал указания поменять постель и подготовить систему для внутривенных вливаний, после чего удалился по своим делам.

Мы постепенно с новым соседом разговорились, и я выяснил, что Александра госпитализировали несколько дней с целью снятия желтухи. Еще при знакомстве я обратил внимание на желтушную окраску его кожи, и белки глаз поражали нежизненной, мертвой желтизной. Подумалось, что таких больных обычно кладут в инфекционное отделение, но никак не в хирургическое. Видимо, причина в другом. В конце концов так и оказалось: у Александра был рак желудка, прооперировали его около года назад в онкодиспансере, а через несколько месяцев сделали повторную операцию. Вроде и чувствовал себя хорошо, но вчера вдруг пожелтел, и друзья посоветовали ему лечь в хирургию: провести полное обследование, а заодно «снять желтуху». Он собирался покинуть стены этого гостеприимного заведения вместе со мной. «А пока прокапаюсь и видно будет», - заключил мой сосед. Сразу стало ясно, что Александр, как и я, имеет непосредственную близость к врачам…

Процедурная сестра принесла систему для переливания. В качестве лекарственных средств были физраствор, раствор Рингера и глюкоза. Эти три поллитровых банки сестра разместила на треноге и попросила больного поработать рукой, в которую попыталась вставить инъекционную иглу. Но при тусклом освещении, и, вероятно, малом практическом опыте, и в руку попасть было сложно - не то что в вену. Промучившись несколько минут, она оставила это бесполезное занятие и удалилась.

Примерно через полчаса в палату притопали уже три сестрички. Одна из них, как оказалось, была из реанимации. Она возмутилась: «Да при таком освещении и я никогда в вену не попаду! Надо больного переместить поближе к свету, зачем зря мучить…».

Александр поднялся в кровати и сел за стол, расположив руку на поверхности. Лампочка более-менее освещала эту часть палаты. Сестра за считанные секунды поставила иглу в вену и помогла больному лечь в кровать.

«Вы уж смотрите: когда будет заканчиваться содержимое бутылки, - обратилась она ко мне, - вот здесь перекройте и зовите сестру. Она переставит систему».

Когда сестры удались из палаты, Александр дал волю чувствам: «Ну, ты посмотри, всю руку мне исколола! Говорит, вены плохие. Для всех хорошие, а для нее плохие! Совсем меня измучила, в онкодиспансере сестры более профессиональные».

Я, как мог, успокаивал его, увещевая, что в темноте трудно в вену попасть и одного профессионального умения мало - нужно особое чутье, а не каждой медсестре такое дано. Однако сосед еще больше распалялся, и в этот момент в палату вошел лечащий доктор Иван Сергеевич.

- Ну, как у вас дела, Александр Иванович? О, уже капельницу поставили, хорошо. .. Мы вам понемногу интоксикацию снимем, желтизну уберем. Может, какую-нибудь операцию улучшающую сделаем, чтобы желчь правильно циркулировала, - рассуждал доктор, попутно внимательно рассматривая своего пациента.

- Да как дела… плохо, - ответил мой сосед, - всего истыкали, в вену не могли попасть, замучили. Если бы не реанимационная сестра, то и систему бы не поставили.

- В вену попасть при таком освещении и правда трудно, - согласился доктор, ну да я не об этом. Мы тут посмотрели старые снимки, выписки из истории болезни и решили провести вам, Александр Иванович, дополнительное исследование. У нас есть хороший электронный томограф, такого даже в онкодиспансере нет, но к нему надо постепенно готовиться. Мы вам пока питательные вещества попереливаем. Завтра сходите на УЗИ, потом еще одно специфическое исследование сделаете, и будем готовить вас к операции. Сформируем канал, по которому желчь как по кишочке станет нормально поступать в желудок – вернее, туда, что от него осталось. И всё - считайте, будете здоровым! Я вам завтра на схеме покажу, какую операцию будем делать. Сегодня у меня суточное дежурство, еще не раз увидимся…

Он попрощался и ушел, пообещав заглянуть перед сном. Остались мы с Александром Ивановичем вдвоем. И вот о чем он мне поведал.

Рассказ Александра

Я по своей натуре оптимист. В частном бизнесе уже больше десяти лет, изготовляю мебель. Дела идут хорошо, бизнес только в последнее время дал небольшой спад из-за кризиса. Хоть я по своей первой специальности являюсь работником оборонной промышленности, но в девяностых годах сам знаешь, как все было. Вызвал нас к себе директор завода, поблагодарил за работу и сказал, что завод вместе с КБ прекращает свое существование. Нечем зарплату платить, заказов нет. Устраивайтесь, дескать, сами - как можете, от государства помощи не ждите. Куда идти, мы не знали. В то время я получал приличную зарплату, ежемесячно 500-600 рублей, и кое- какие сбережения были. Решили мы с товарищем заняться шопингом в Турции, благо туда ездили все кому не лень. Поездили по деревням, заглянули в Казахстан, скупили там в местных сельпо сковородки, нагреватели, бритвенные лезвия, резиновые лодки - вообще всё, что годами валялось у нас на полках и что подсказали брать более опытные товарищи. С рюкзаками, набитыми под завязку, через аджарскую границу отправились в Трабзон. Ну а там и пошло-поехало… Туда везем барахло, обратно - куртки, дубленки, одежду. За день-два всё распродавали, и снова в путь. Однажды меня попросили привезти фурнитуру для мебели и несколько образцов мебельной ткани. Ну, этого добра в Турции завались! На любой вкус… Привез я, у меня сразу же оптом всё скупили, и заработал я на этом в несколько раз больше, чем от продажи кожи. «Эге, - подумал,- есть направление в торговле более выгодное, чем с барахлом возиться». И с той поры запала мне в голову мысль о собственной мебельной фабрике. И тут как раз товарищ предложил по бросовой цене купить цех по распиловке досок с сушилкой. Приобрели с ним вдвоем на паях цех, нашли на мебельных фабриках вполне пригодные, но списанные станки. Установили их. Первый свой диван сделали по образцу и подобию итальянских мастеров. Купили три одинаковых дивана в Казахстане, дорогих даже по тем временам. Раздербанили на составные части, и по этим доморощенным «лекалам» началось наше массовое мебельное производство.

За образец мы взяли действительно хороший диван - не те, что хачики производят в гаражах и продают на всех городских рынках.

Диваны ушли влёт. Так постепенно и производство расширили, и станки новые купили, и технологию внедрили самую передовую со всеми противопожарными мероприятиями. Ты не поверишь: к нам пожарные приводили делегацию своих коллег из других регионов, чтобы показать, как правильно оборудовать противопожарную безопасность на мебельном предприятии. Те ходили, рты раззявив: все понравилось, впервые такое видели.

А через неделю приходит пожарный инспектор и говорит, что должен составить акт о нарушении противопожарной безопасности на нашем предприятии!

«Как же так?- спрашиваю я его, - ведь всё ваше высокое начальство восхищалось нашей системой безопасности, а вы нам – штраф?».

Но спорить не стал - заплатил пять тысяч рублей за какое-то «нарушение». Россия! Больше ничего не скажешь…

Деньги появились, всё, что надо, купил. Питался исключительно дома: всё свежее… И, надо же, год с небольшим назад появились у меня боли в желудке после еды! Думал, язва. Никакого отвращения к мясу, как бывает при раке, не чувствовал и особо не похудел.

Весь интернет перепахал, пытаясь найти своё заболевание. А как провели первое обследование, так и поставили диагноз: рак. У меня всё и упало. ..

Поехал в Израиль для точного обследования и лечения. Диагноз подтвердили, но гарантий на исход операции не дали: сказали, процентов на девяносто вылечат…

Вернулся домой, в декабре прошлого года прооперировали. Сколько же я денег оставил в клинике! Дешевле было в Израиле за деньги сделать операцию, чем у нас « бесплатно». И какой это умник придумал полис обязательного медицинского страхования? Ведь за всё брали деньги! Сам посуди: простое УЗИ – 600 рублей, кровь на онкомаркеры – 2500. Сама операция в онкоцентре - 15 тысяч «рэ» плюс наркоз – еще 3 тысячи. Записывают тебя на операцию, допустим, на март, а ты обратился в декабре. И что - ждать три месяца, пока опухоль станет неоперабельной? Выкладываешь еще 30 тысяч, и место найдут сразу. Благодарности медсестрам, санитаркам, врачам - еще тысяч пять. Лекарства для поддержания общего физического состояния - еще 100 тысяч (это те, что жена покупала и приносила в больницу).

Потом мне настоятельно порекомендовали принимать биодобавки, секретное лекарство китайских знахарей - то ли Тянь-Ши, то ли Тинь-Шя, вообще какое-то матершинное название. На три недели – 14 тысяч рублей, на пять месяцев - больше ста тысяч. Единственное, что сделали бесплатно, это курс химиотерапии. Говорят, что в этот момент заработала какая-то федеральная программа и препараты выделили бесплатно, хотя один курс стоил 74 тысячи рублей. А надо было провести несколько курсов, от какого-то лекарства я чуть не помер…

После химиотерапии рекомендовали пить сок Нони. Глотал я эту заразу три недели – 15 тысяч рублей. Ведь это мне советовали всё врачи, а не какие-то бабки-целительницы, знахарки полоумные.

После первой операции настоятельно советовали сделать еще одну. Сделал - те же затраты. Как-то подсчитали мы с женой, и вышло, что за полгода израсходовали больше миллиона рублей – тридцать тысяч долларов! Это не считая обследования в израильской клинике. Вот тебе и бесплатная медицина! Получилось, что потратил больше, чем обошлась бы операция в Тель-Авиве.

Лежал я на своей койке и переваривал всё сказанное Александром. Из истории этой выходило, что, если у человека нет денег, так хоть ложись и помирай! Тут он вывел меня из размышлений:

- Сосед, сходи за сестрой, пускай она мне капельницу переставит. Они, видно, забыли про меня.

Я побежал за сестрой, нашел её, она быстро переставила систему и, уходя из палаты, сказала: «А вам через полчаса на клизмирование, заодно и успокоительный укол сделают перед операцией».

Ночью, несмотря на успокоительный укол и очистительную клизму, я спал плохо. Все ворочался, представляя ход операции, вспоминая наркозные смерти и послеоперационные осложнения. Александр также, как и я, ворочался с боку на бок, включал телевизор, ходил по палате. Только успели задремать в полшестого утра, как с шумом открывается дверь, загорается единственная лампочка и вваливается сестра для взятия анализов. Кровь взяла, только задремали, опять новая тетя пришла – на этот раз за мусором из туалета, а за ней другая - с системой для Александра.

Сразу вспомнились слова классика отечественной литературы: «Солнце еще не встало, а в Стране Дураков вовсю кипела работа».

В семь утра по всему стационару пронесся оглушительный рев проснувшейся медсестры: «На у-у-кол-ы-ы-ы!» День начался. После уколов загремела по коридору тележка с посудой: утренний завтрак. В дверь просунулась недовольная физиономия и с ехидством объявила: «А вам завтрак не положен!». И укатила дальше по коридору.

В восемь утра пришел мой оперирующий хирург и сказал, чтобы я готовился к операции. В начале одиннадцатого за мной приехала тележка, заставили раздеться догола, лечь на каталку, воткнули в задницу укол, прикрыли простынкой и головой вперед повезли к лифту. Пока везли по коридору, мне казалось, будто шагаю по потолку и, преодолевая очередное потолочное перекрытие, падаю куда-то в яму, а потом из нее выбираюсь: действовало лекарство. Две сестрички на скорости протащили меня по всем этим извилистым коридорам и довезли до операционной. Здесь переложили в операционную каталку, меньшую по размерам: палатная каталка просто не проходила в двери. У операционной, как архангел у райских ворот, со скучающим видом стоял врач-анестезиолог. От только спросил: «Это доктор?». «Да»,- закивали ему в ответ сестры.

До операционного стола меня докатили санитарки из оперблока. Наконец-то водрузили на стол, подсоединили к аппарату для измерения давления и пульса, подключили к вене систему, привязали к столу ноги, правую руку. Подошел анестезиолог и спросил, имею ли я съемные зубные протезы, есть ли аллергия на лекарственные средства, какое обычное давление и принимаю ли лекарства. Получив на всё отрицательный ответ, дал короткое указание анестезистке и отошел в сторону.

Привязанный к столу, с запрокинутой назад головой (под шею мне подложили деревянный валик), я лежал и смотрел на яркую операционную лампу, закрывающую почти весь потолок. Светильник был старый, со следами ржавчины. Закрались невольно мысли: «А если отключат свет во время операции? Или аккумуляторы разряжены? Чем же я дышать буду? А вдруг крепления ослабнут в потолке, и вся эта осветительная мощь рухнет прямо на меня? Вдруг совсем не проснусь, если анестетик мне абсолютно противопоказан?»

Мысли быстро улетучились после слов анестезиолога: «Бригада готова, вводите, Аня, препараты…»

Проснулся от желания глубоко вздохнуть, но задышал как рыба, выброшенная на берег. Не хватало сил сказать, что задыхаюсь... А боли не было. Над ухом кто-то повторял: «Дышите, больной, всё нормально, сейчас будет лучше. Дышите!» И правда: с каждой секундой дышать становилось легче. Когда мне дали кислород, он практически был не нужен.

Где-то сбоку раздалась команда: «Перегружайте на каталку и в ПИТ-палату!». В ПИТ-палате (палате интенсивной терапии) уже находилось человек пять прооперированных. Сюда сразу доставляли больных после небольших операций. Если же операция была тяжелой, то больной находился в реанимации, а в обычную палату его перемещали потом. Пришел мой хирург, справился о самочувствии и отдал сестре распоряжение после прокапывания системы везти меня в свою палату.

И вот я «у себя»: Александр дремлет на кровати, а мне не до разговоров. Так до самого вечера и провалялся в постели. Затем стало проясняться сознание. Я смог садиться, самостоятельно доковылял до умывальника. Но есть совершенно не хотелось, только мучила жажда. Ночь прошла в покряхтываниях, постанываниях и ойканьях. На спине лежать неудобно, на боку больно, на животе невозможно. Утром немного полегчало. Что-то съел на завтрак из небогатого больничного меню и снова - койка. К обеду пришел завотделением с небольшим врачебно-медсестринским коллективом, но больше осматривал Александра. У меня же отодрал повязку, помял живот и посоветовал больше ходить. Основное внимание заведующий переключил на моего соседа:

- Мы здесь посоветовались (в отделении и с кафедральными работниками) и решили выводить вам желчный проток наружу. По кишочке внутри, исходя из обследования, вообще никак не получится желчь отвести. Жалко, но ничего не поделаешь. Если всё оставить как есть, через два-три дня совсем пожелтеете. А так будете ходить с наружной трубкой и собирать желчь в приемник. Неудобно, но другого выхода нет. Да, кстати, вы сами-то готовы пойти на эту операцию?

- Конечно готов, - пробормотал Александр, - надо же что-то делать.

- Ну и отлично, - заключил заведующий, - сегодня ничего не ели?

- Да, нет, перекусил немного, ведь уже вторые сутки пошли без еды.

- Жалко, а то прямо сейчас и взяли бы на операцию. Ну да ладно… Подождем результатов последнего исследования, и с утра сделаем. А сейчас вам прокапают новую систему. Утром повторные анализы, а часов в десять будем оперировать. Ну, до свидания, - попрощался заведующий и отправился со своей свитой по другим палатам.

Через два часа явился новый врач - как оказалось, хирург, работающий в другом отделении больницы, старый друг детства Александра. Мне стало понятно, по какой причине поместили сюда соседа. Было видно, что они давно знают и искренне любят друг друга.

- А я отдыхал после дежурства. Устал как собака, - начал доктор, - знаю- знаю, что тебя готовят к операции. Ничего, держись! Главное нам сейчас желтуху победить, а там видно будет... Вот получим результаты последнего исследования и определим ход операции. Давай-ка вставай, пошли ко мне в ординаторскую. Я тебе нарисую весь план операции. Не будем твоего соседа загружать ненужными подробностями.

Они удалились и отсутствовали больше часа. Когда сосед вернулся, смотрю, лицом просветлел, повеселел, даже желтизна будто куда-то пропала. Но это был лишь оптический обман. Вскоре ему поставили очередную систему, а я только и бегал за медсестрами, чтобы переставляли иглу в другие флаконы.

Всю ночь мы с Александром смотрели телевизор (который успели привезти его родственники), временами спали. Утром опять суматоха как на рынке в базарный день. Я уже более свободно стал передвигаться по палате, держась рукой за свой многострадальный живот, а Александр никак не мог найти в кровати положения, чтобы не беспокоили боли. Последнее время, как он мне сказал, появились боли в позвоночнике. Скорее всего, это уже были метастазы. Состоянию своего товарища по палате я не завидовал, было по-человечески его жалко. Столько денег и средств потрачено, а всё впустую…

Но операция и в этот день не состоялась. Пришел наш палатный врач и объявил, что надо пройти ту самую электронную томографию. Без неё врачи боялись начинать операцию. «Всё кругом в спайках, - пояснил он, - и идти вслепую очень опасно. Можно и сосуд повредить, и ничего толком не сделать». Порекомендовал дождаться окончания обследования, а пока воздержаться от еды и выпить около двух литров воды.

«Да когда я успею столько выпить? - Спросил Александр. - Времени же совсем нет. Сестра сказала, что к десяти часам утра зайдет». «Ну, сколько успеете», - посоветовал врач и удалился из палаты.

Вскоре моего соседа пригласили на новое обследование. Вернулся он часа через два, а вскоре пришел и палатный доктор с большой томографической рентгенограммой в руках. Развернув перед Александром Ивановичем снимок, он с сожалением констатировал:

«Вот, видите, дорогой: видна на разрезе печень, а здесь такой небольшой светлый участок, в виде небольшой линии. Так вот это желчный проток. Не видно, откуда он начинается и где заканчивается. А вот на этом участке, где у вас была печеночная доля, образовалась ткань. Это не что иное как метастаз, заполонивший место удаленной ранее печени. Посоветовавшись коллегиально, мы пришли к единому мнению, что операцию провести невозможно. Ваш друг тоже участвовал в обсуждении. Но, к сожалению, и он согласился с тем, что это бессмысленно. Вот так-то», - вздохнул врач и покинул нашу палату.

Буквально через несколько минут пришел и старый друг детства. Он неуклюже сел на край кровати, старательно отводя глаза от больного.

- Вадик, да ты что, - приобнял его Александр, - я тебя ни в чем не виню. Что ты так переживаешь? Доставил я вам столько неудобств… Да, прямо перед Новым годом, весь праздник испортил. Люди будут веселиться, а вы…. Скажи же, наконец, сколько мне дней осталось жить! Ну, скажи правду! Старый мой другалик!

- Ты что, Сашок, - сквозь навернувшие слёзы пытался его успокоить старый друг, - ну кто об этом знает? Только Господь Бог! Давай не будем отчаиваться, положимся на время: может, всё обойдется…

- Зачем только ты меня сюда госпитализировал? – спросил Александр, - меня всего измучили этими уколами! Лучше буду дома умирать… Вот как только жене сказать? Они же вчера с моей мамой здесь были, и я сообщил об операции.

- Не беспокойся, - прервал его хирург, - я уже позвонил Наде, всё ей объяснил. Они завтра за тобой приедут. А сегодня давай прокапаем еще одну систему. Все-таки после них тебе лучше, и интоксикацию снимем.

- Только и остается, что капать… лучше бы дома сидел и умирал, чем в больнице. – Снова заладил Александр. - Столько всем доставил неудобств, да еще под Новый год…

Утром за ним приехали жена с сыном, собрали вещи. Я же оставался в стационаре до обеда, надо было получить выписку и больничный лист. Молча мы попрощались с Александром, и он ушел. Я смотрел ему в спину, через этот длинный больничный коридор, и понимал, что уходит мой сосед по палате в вечность. 

Комментарии: